Читать интересную книгу Мы – красные кавалеристы. Роман - Юрий Мартыненко

А Степану не хотелось отрывать глаз от тонкой белой струйки. Так бы и любовался, наслаждаясь этой картиной.

– Отец, а, отец, – затеребила его за рукав Елизавета, – пора и пообедать. Люди заждались.

– Погоди, Лиза. Погодь чуток.

– Наглядеться не можешь? – Елизавета нежно прижалась к мужу.

А Ефим уже сыпал в ковш зерно из второго мешка.

– Ну, ежели, никак оторваться нельзя, то обед, Елизавета, пускай подождет.

Кто-то, кто пришел посмотреть на запуск мельницы, разошелся по своим делам. У каждого на подворье свои заботы. Конечно, радовались тому, что теперь нужда отпала возить зерно на помол в соседнее село за семь километров к Комогорцеву. Кто-то тайно завидовал, правда, белой завистью, Ворошиловым. Не обошлось, наверное, и без черной зависти. Но надо отдать должное Степану. Своими силами срубил-построил водяную мельницу, хотя не все земляки, честно сказать, верили в эту его затею. Но вот она, мельница! Желтеет свежим смоляным срубом на запруде. Вертит вода колесо, и крутятся жернова, превращая зерно в муку. Ее потом замесят для выпечки свежих хлебных караваев…

– Славно сработано! Ах, как славно! Погляди-ка, – цокали языками, медленно обходя новую постройку, посельщики.

К полудню прикатил в лакированной коляске с откинутым кожаным верхом, запряженной парой вороных лошадей, и сам Комогорцев. Не удержался глянуть своими глазами, прослышав про конкурента, заимевшего собственную водяную мельницу.

– Эка ты, брат, удивил! – воскликнул Комогорцев, обращаясь к Степану. – Ежели так и дальше пойдет, то обойдешь меня, ха-ха, – старался добродушней улыбаться старый и опытный мельничный собственник.

– Ну, пойдем до дому, коли надумал проведать нас, – пригласил Степан Комогорцева в гости, когда тот все буквально обошел, прощупав даже плотно законопаченные сухим мхом пазы меж бревен. – У Елизаветы и обед готов. По русскому обычаю надо бы обмыть новостройку.

– Святое дело, – оживленно согласился гость, вынимая из кошелки бутылку водки, запечатанную сургучной нашлепкой. – Как видишь, не с пустыми руками… Не бери в голову, что я чего такого затаить способен в душе. Мол, дохода теперь у Комогорцева меньше станет, потому что местные хлебопашцы теперь здесь станут зерно молоть.

– Да, я о том и не думаю, – махнул добродушно рукой Степан.

Елизавета тем временем наставила на стол тарелки с холодными закусками. Возбуждали аппетит прошлогодние соленые грузди и огурцы, брусника, нарезанный ломтями свежий холодец. Соленья отлично сохранялись в погребе от сезона до сезона. С утра, узнав о приезде соседского мельника, приготовила хозяйка жирных щей из свежей свининки, а перед приходом мужа с гостем вынула из загнетка чугунок с только что сваренной картошкой. Сняла крышку. От картошки повалил густой пар.

– Что-то никудышне закусываете? О чем задумались?

Тот не сразу ответил.

– Ты молодой по сравнению со мной-то. Своими руками поставил мельницу. Есть, за что гордость иметь. Тяжело, однако, пришлось?

– Мне посельщики здорово помогли, – подметил Степан.

– То, что помогли, хорошо, но все равно жилы из себя повытянул немалые. А ну, давай-ка тяпнем под груздочек. Уж больно вкусные у вас грибочки. Прямо сахарные. Шибко понравились.

– Моя Елизавета мастерица по части солений, – с улыбкой согласился Степан и нежно оглянулся на жену. Она поставила на середину стола горячее блюдо с ароматным жареным мясом.

– Куды-куды еще еды, хозяюшка? – всплеснул руками Комогорцев. – Я уж славно покушал. Сколько щей умял, – кивнул на большую миску.

– Ну, прямо, Егор Никодимыч, – улыбнулась Елизавета и мимоходом погладила мужнино плечо.

– Ладно, под горяченькую свининку еще не грех выпить, – Степан наполнил пустые рюмки.

Комогорцев заметно захмелел. А, как известно, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Когда после обильного обеда забирался в тарантас, задирая ногу на высокую подножку, признался:

– Ты же умный человек, понять должон. Не совсем мне, конечно, хочется радость проявлять. Потому как, естественно, твоя новая мельница перекроет пути-дороги некоторой части мужиков-хлебопашцев. Да, ладно, уважаю тебя за устойчивость духа, за настырность, за то, что не отступил от своего задуманного. Я слыхивал, что кому-то здесь сильно не нравилось, что ты взялся за эту затею. Никак в толк не возьму. Должно-то не нравиться мне, Егору Никодимычу Комогорцеву, потому как это дело напрямую меня касается. Твои-то посельщики из зависти языками трацкают. Знаю такую породу. Ни себе, ни людям. Им бы только на балалайке тренькать, а манна небесная пускай с неба сыплется задарма. – Сидя в тарантасе, он нагнулся и сверху ткнул по-свойски в плечо Степана – Теперь мы вроде как и ближе, само собой, друг к дружке… Ладно, бывай здоров. Спасибо за угощенье. Кстати, ждем и вас с хозяйкой в гости. Надо бы нам разговор один составить.

– Какой?

– Надобно одной платы держаться за помол зерна. Ежели ты, скажем, занизишь, то перебьешь мой промысел. О том и поговорим, когда сподобишься меня проведать…

– Спасибо за приглашение. Обязательно навестим с Елизаветой! – Степан отступил от коляски на шаг.

– А ну, по-шли-и! – Комогорцев дернул вожжи. Тарантас легко покатил по улице. Степан стоял у заплота, пока коляска не скрылась на повороте за крайней деревенской избой.

IV

Небо из черного сначала стало синим, а потом сделалось серым – светало. В разных концах деревни начали подавать голоса звонкие петухи. В курятниках оживали куры, хлопая крыльями. Хохлатые деревенские петухи будили своих подружек – пеструшек-несушек и хозяев. В бревенчатых стайках беспокойно перетаптывалась скотина. Заскрипели двери изб. Вяло затявкали сонные собаки. Бренча подойниками, бабы шли в стайки, распахивая настежь скрипучие ворота. Почуяв хозяек, протяжно мычали коровы.

Позавтракав, мужики во дворах отбивали литовки. Середина июля. Начало сенокоса. Ребята запрягали лошадей. Женщины, подоив и выгнав под присмотр пастуха скотину, готовили продукты. В корзины и кошелки складывали вареные яйца, нарезанные большими ломтями куски слегка пожелтевшего сала прошлогоднего посола, но еще сохранившие аппетитный запах чеснока, сырую картошку, свежие с парника огурцы и вороха зеленого лука. В чистые тряпицы заворачивали караваи душистого, испеченного с вечера хлеба, нацеживали в бутыли молоко, в берестяные туеса накладывали густую – ложка стоит – сметану.

С железнодорожной станции, до которой через заливной с маленькими озерками луг около двух верст, доносились до села протяжные паровозные гудки. В рабочей слободе, как называли станцию и казаки, и крестьяне, как правило, трудились все. Кто не служил на железной дороге, тот уходил либо на прииски, либо в работники к богатым селянам, опять же казачьего сословия.

Готовились к сенокосу и Ворошиловы.

– Ничего, мать, постараемся поболее запастись нынче сеном, – говорил жене Степан. – Ефим сулил по осени телку, чтобы еще одна дойная корова была. А-то куда с одной-то? Лишним не будет.

– Папань? Соболька возьмем? – спросил Ефремка. – Все веселей!

– Пускай бежит, только, чтоб не мешался под ногами.

– Так, он на цепи за зиму и весну сильно истосковался, – пояснил обрадованный Ефремка.

Елизавета помогала укладывать в телегу съестные припасы, свернутый брезент для балагана, чтобы внутри постелить от сырости в случае дождя. Положила и большую овчину, потник, две потертые наволочки, наказывая: – Сеном набьете, чем не подушки.

– Ну, мать, – улыбнулся Степан, нежно глянув на жену. – И на скатках бы выспались.

– А на подушке ловчее, – Елизавета смотрела на мужа, прищурившись от солнца, которое поднималось над острыми сопками, окрашивая половину неба в красный цвет.

– Сладкие-то сны зимой глядеть надо, – пошутил в ответ Степан, осторожно кладя сбоку от брезента литовки, отбитые и отточенные бруском до остроты бритвы. Они были завернуты в холстину и перевязаны веревочкой.

Выезжая со двора, Степан глянул на жену:

– Ну, что, мать, с Богом?

– Поезжайте, и так маленько припозднились, солнышко-то по дороге вас нагонит. Тумана нет. Погода бы не испортилась. А испортится, возвращайтесь обратно. Чего там мокнуть?

В первый сенокосный день мужики ставили балаганы, обустраивая табора на своих отведенных делянах-пайках. Мужики как бы приглядывались к травостою. Простые посельщики косили литовками, кто побогаче, использовали конные сенокосилки.

– Поди, хватит на балаган? – спросил Ефремка, когда прошлись с отцом по нескольку длинных прокосов.

Степан остановился. Обтерся рукавом. Соболек, разомлевший от жары, перестал гоняться за бабочками. Вывалив из пасти розовый язык, пес прилег на бережку шумевшего о камни ключа. В хрустальной студеной воде сверкали брюшками юркие гольяны. Медлительные пескари, водя усами, застывали на глубине, словно изучая подводный мир.